Жан Кальвин был невысоким французом, который провел свою жизнь в городе, где его не всегда ценили. Он почти сразу начал подвергаться критике во время своей деятельности в Женеве, потерял работу из-за спора о таинствах, был возвращен в норму Мартином Буцером и лишь спустя время неохотно вернулся в Женеву, чтобы закончить там реформацию. Он также написал текст, который до наших дней был самой широко издаваемой и читаемой книгой по теологии в английском переводе: «Институты» (На русском языке — «Наставление в христианской вере», прим. ред.).
На самом деле, роль Кальвина в реформатском мышлении была настолько ключевой, что его имя стало синонимом движения, хотя он не был его основателем или самым влиятельным голосом до конца своей жизни. В частности, англоговорящие последователи носили имя «кальвинисты» с чувством гордости, в то время как в своей среде противники реформатских идей всегда писали тексты против «кальвинистов».
Но что выделяло Кальвина среди других как, пожалуй, самого влиятельного теолога Реформации?
Кальвин, но не Лютер?
Когда Тревин Вакс впервые опубликовал свой список пяти влиятельных теологов, возможно, самой спорной частью списка был Кальвин, поставленный вместо Лютера. Я согласен с его выбором (как и многие ученые, не все из них реформаторы), и поэтому необходимо сказать несколько слов о том, почему Лютер не занимает в списке позицию выше Кальвина.
Споры сводятся к тому, как определить важность богословской фигуры. Что касается Лютера, то никто не усомнится во влиянии его реформации. Можно было бы легко заметить, что без Лютера не было бы и Кальвина, да и протестантизма не было бы. Его позиция перед императором Священной Римской империи культовая, почти микрокосм самой Реформации.
Тем не менее, влияние Лютера ограничено несколькими факторами, не последним из которых является то, что немногие сегодняшние протестанты разделяют теологическую позицию Лютера по ряду вопросов, помимо учений о благодати, оправдании и Законе. Его учение о таинствах уникально для лютеранского выражения веры и является яблоком раздора между лютеранами и многими другими протестантскими конфессиями. Взгляды Лютера на крещение также оставили многих за рамками его определения таинств, и он сохранил нехарактерно высокое среди реформаторов представление о Марии.
Итак, если мы подразумеваем под словом «наиболее влиятельный» «тот, кто повлиял на начало Реформации», то, очевидно, Лютер будет в первых рядах. Но это было бы плохим определением — на самом деле это означало бы, что только Лютер может соответствовать этому определению, которое едва ли можно обсуждать.
Вместо этого мы должны рассматривать определение «наиболее влиятельные» в более широком смысле, включая тех, кто оказывал влияние на большинство людей на протяжении столетий. Какая личность продала больше всего книг, породила больше всего движений вне их непосредственного контекста и даже повлияла на самые враждебные идеи направленные против собственной теологии? (Конечно, не всякое влияние является положительным.)
Исходя из этого определения, многие историки неохотно предпочли бы Кальвина Лютеру, но опять же не в том значении, что Лютер считался бы менее чем жизненно важным для Реформации и евангельской истории. Тем не менее, учитывая международное влияние кальвинизма — как во времена Реформации, так и сегодня в таких странах, как Корея, — большинство поставило бы Кальвина выше Лютера. Но не без чувства досады от невозможности поместить их обоих в список.
Еще одним важным фактором является то, что другое господствующее богословие евангелизма, арминианство, само возникло из отказа от некоторых положений реформатского богословия, а арминианство всегда считало кальвинизм своим главным противником. Таким образом, уэслианские, баптистские и конгрегационалистские церкви, которые принимают арминианство, всегда будут выступать против Кальвина и редко против Лютера. Призрак кальвинизма в этих группах ощутим и также повлиял на решение относительно значимости Кальвина.
Таким образом, в этих условиях выбор Кальвина вместо Лютера основан не только на том, что Лютер является «гомером» для Кальвина, но и на более широком взгляде на влиятельные теологии в рамках евангелизма. Влияние Кальвина как на его богословских защитников, так и на врагов не имеет себе равных среди первых поколений реформаторов — по крайней мере, в той степени, в которой имя Кальвина стало синонимом последующих событий в реформатском мышлении.
Но если бы мы расширили список до 10 вместо 5, вряд ли нужно было бы подчеркивать, что Лютер легко оказался бы в списке. На данный момент мы остановимся на Кальвине.
Кальвин и Женева
Несмотря на все свое последующее влияние на протестантов и евангелистов, Кальвин большую часть своей жизни оставался аутсайдером. Во-первых, он был самым молодым из реформаторов первого поколения, настолько, что многие считают его представителем второго поколения. Во время его обращения в веру, Реформации было более десяти лет, и реформаторское движение — как мы позже назовем его — уже было в полном разгаре с Цвингли и Буллингером в Цюрихе, а также в других швейцарских городах.
Когда Кальвин прибыл в Женеву в 1536 году, он также попал в напряженную богословскую ситуацию, усугубленную политикой. В 1531 году, как раз когда реформаторская идентичность распространялась в Цюрихе, армия вошла в город, убила Цвингли на поле боя и восстановила католицизм. Со смертью Цвингли ушла возможность того, что Цюрих станет реформированным Виттенбергом, формирующим исключительно реформатские взгляды. То, что осталось, было лишь хаотичным швейцарским регионом, который теперь нуждался в чем-то, что взбодрило бы реформатские голоса и обеспечило бы им будущее.
Один из шагов, предпринятых городом Берном, например, заключался в том, чтобы аннексировать Женеву и насильственно перевести ее из католицизма в протестантизм. Женева была франкоязычной (в отличие от немецкоязычных Берна и Цюриха) и веками подчинялась герцогу Савойскому. У Берна была большая армия и страсть к реформам. Единственное, чего не хватало Берну, так это возможности послать франкоязычных пасторов, чтобы те сформировали протестантскую церковь в городе.
Появляются Кальвин и Фарель, два французских эмигранта, которые еще во Франции приняли гуманизм, затем Евангелие и, наконец, порвали с протестантской церковью. Французский король агрессивно выступил против протестантизма, и Кальвин и Фарель были вынуждены бежать. Берн уже работал с Фарелем и поэтому нанял его в Женеву; Фарель также знал Кальвина через друзей и очень хотел его помощи. После нескольких ловких ходов, включающих божественную угрозу Кальвин согласился.
Назревающих проблем у этих мужчин было множество: они оба были молоды, языковой барьер был ощутим, Фарель был печально известным вспыльчивым человеком, Кальвин фактически был никем и немного снобом, когда дело доходило до образования, а город Женева был не очень доволен, что втянулся в Реформацию, без собственного запроса.
Итак, Кальвин провалил свою первую попытку стать лидером реформации в Женеве, не только из-за собственного упрямства, хотя это и не помогало. Когда он вернулся в Женеву в 1541 году, он был более мудрым человеком, теперь женатым, и погрузился в беспрерывное написание текстов.
Кальвин, младший брат
В сложном швейцарском мире Кальвин начал отстаивать реформатскую веру. Тем не менее, даже после того, как его вернули в Женеву, он не сразу стал главным голосом в швейцарских регионах и уж точно не во всей Европе. Все это придет потом, но в то время, он был лишь младшим братом для таких людей, как Буцер, Буллингер и других лидеров, у которых было больше опыта и больше рычагов влияния в других странах.
Кальвин, казалось, никогда не раздражался в таких обстоятельствах, и его жизнь характеризуется готовностью работать с другими городами и реформаторами, чтобы объединить реформатскую веру. Его письма к этим людям отмечены как его коллегиальностью, так и его готовностью предложить свой взгляд. Они также свидетельствуют о его готовности учиться у своих товарищей-реформаторов в других городах. Однако мы ни разу не видим, чтобы Кальвин когда-либо пытался взять на себя роль, подобную роли Лютера, когда все дороги ведут к его двери, а все мнения представляются ему для вынесения вердикта.
В этом смысле реформатское движение всегда было больше похоже на группу братьев, и если вы когда-либо жили с братьями, вы знаете, какими буйными могут быть дома. Они не всегда ладили, а когда ссорились, то не всегда вели себя любезно друг с другом. Буцер и Буллингер — оба имели право на самый влиятельный голос в ранней реформатской теологии — поссорились до такой степени, что Буллингер вечно подозревал Буцера в том, что тот крипто-лютеран в таинствах. Но в этой запутанной совместной жизни Кальвин и другие формировали основную позицию реформатского взгляда.
Влияние Кальвина на богословие
Итак, Кальвин был младшим братом, но не коротышкой в семье. К концу своей жизни он стал ведущим голосом в более широком реформатском мире, который начал развиваться в Шотландии, Англии, Франции и Нидерландах. Большая часть его влияния сводится к двум основным факторам: ясности его письма и переводу Институтов на другие языки, особенно на английский.
Что касается текстов Кальвина, то он не идеален, и, как и у любого другого теолога, в его текстах бывают моменты, которые не только помогают пониманию, но и сбивает с толку. Но по сравнению с более широким кругом протестантских текстов Кальвин является самым понятным и доступным среди почти всех остальных протестантских голосов. Лютера, например, очень весело читать, но он пишет так, как бегает кролик. Он также использует гиперболы так часто, что может показаться, что он противоречит своим собственным утверждениям (по крайней мере, поначалу). Бусер, напротив, был таким многословным и бестолковым, что люди во времена его деятельности иронично смеялись над его неспособностью придерживаться сути.
Если мы открываем работы Кальвина, то видим нечто иное, даже через 500 лет и в переводе. Гуманистическое образование, которое получил Кальвин, дало ему инструменты для того, чтобы подводить читателя к пониманию идей в своих текстах. Излагая свой взгляд, Кальвин часто делает это очень осторожно, почти никогда не вставляя неуместного слова. Когда же он увязает в абстрактных или многословных рассуждениях, он не задерживается там надолго. Кальвин также обладал уникальным терпением — героическим для любого века, но уж точно по сегодняшним меркам внимания — редактировать и перерабатывать свои «Институты» на протяжении всей своей жизни.
Однако наиболее важным фактом для английских читателей является то, что сочинения Кальвина были самыми значимыми богословскими текстами, напечатанными в Англии к концу правления Елизаветы I. Работы других реформаторов оставались на латыни, которая по-прежнему была живым языком для ученых, но делала невозможным обучение для простых читателей. Вскоре даже академики перестали писать на латыни. Кальвин, напротив, не только писал на латыни, но и работал над своим собственным французским переводом «Институтов» — мир, который не могли охватить немецкоговорящие реформаторы.
Таким образом, к концу своей жизни Кальвин превратился в доминирующего международного представителя реформатского богословия. Он не был основателем реформатского движения и никогда не считался единственным лидером реформации во всех вопросах. И все же его влияние не было случайным, как можно судить сегодня. Оно было результатом его огромных способностей объяснять, защищать и публиковать «Институты» для тех, кто готовился к пастырскому служению.
_________________________________
Источник: ru.thegospelcoalition.org
Редакция: semperreformanda.ru
